Екатерина Ивановна. Почему с Алешей? — у вас опять какие-то
гадкие мысли. Ну, разочек, ну, дружески… не хотите? Ну, скорее, а то сейчас муж придет (делая страшные глаза) — му-у-ж! (Коромыслов молчит.) Ага, — мужа испугались! А вдруг я скажу Горе, и он вызовет вас на дуэль, что вы тогда — ага, страшно? Я шучу, — он стрелять не умеет. Ну, нате, руку целуйте, если губки не хотите… Что, и руку не хотите? — Господи, как рассердился! Завтра я к вам приеду.
Неточные совпадения
Уже начинал было он полнеть и приходить в те круглые и приличные формы, в каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая в зеркало, подумывал он о многом приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за такими
мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком в зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая! какой же я стал
гадкий!» И после долго не хотел смотреться.
Еще не успеешь открыть рта, как они уже готовы спорить и, кажется, никогда не согласятся на то, что явно противуположно их образу
мыслей, что никогда не назовут глупого умным и что в особенности не согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда тем, что в характере их окажется мягкость, что они согласятся именно на то, что отвергали, глупое назовут умным и пойдут потом поплясывать как нельзя лучше под чужую дудку, — словом, начнут гладью, а кончат
гадью.
— Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду, — как-то яростно даже вскричал Иван. — Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак. Я только не знаю, чем тебя истребить, и вижу, что некоторое время надобно прострадать. Ты моя галлюцинация. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны… моих
мыслей и чувств, только самых
гадких и глупых. С этой стороны ты мог бы быть даже мне любопытен, если бы только мне было время с тобой возиться…
С какими-то беспорядочными
мыслями возвратился он в свой нумер, который показался ему еще грязней, еще
гаже.
Это была мука мученская, беспрерывное невыносимое унижение от
мысли, переходившей в беспрерывное и непосредственное ощущение того, что я муха перед всем этим светом,
гадкая, непотребная муха, — всех умнее, всех развитее, всех благороднее, — это уж само собою, — но беспрерывно всем уступающая муха, всеми униженная и всеми оскорбленная.
Сани чуть подрагивали и покачивались, пристяжная ровно и весело скакала с своим круто подвязанным хвостом над наборной шлеей, ровная, масленая дорога быстро убегала назад, ямщик ухарски пошевеливал вожжами, адвокат, офицер, сидя напротив, что-то врали с соседкой Маковкиной, а она сама, завернувшись туго в шубу, сидела неподвижно и думала: «Всё одно и то же, и всё
гадкое: красные, глянцовитые лица с запахом вина и табаку, те же речи, те же
мысли, и всё вертится около самой гадости.
Иван говорит черту: «Ты — воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны… моих
мыслей и чувств, только самых
гадких и глупых».
«Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта
мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что-то
гадкое, противуестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке.
Поймите вы, все люди, особенно вы, молодые люди, что не только посвящать свою жизнь, но заниматься тем, чтобы по своим
мыслям насилием устраивать жизнь других людей, есть не только грубое суеверие, но есть
гадкое, преступное, губительное для души дело.
Он лег, и перед глазами его стояли склянки с желтыми ярлыками, и от них понятно стало, что все дурное, что он думал о Кате Реймер, — скверная и
гадкая ложь, такая отвратительная и грязная, как и болезнь его. И стыдно и страшно ему было, что он мог так думать о той, которую он любил и перед которой недостоин стоять на коленях; мог думать и радоваться своим грязным
мыслям, и находить их правдивыми, и в их грязи черпать странную и ужасную гордость. И ему страшно стало самого себя.